В Петрозаводске режиссер Андрей Дежонов не так давно, а уже успел завоевать любовь зрителей. За почти два года он поставил 5 спектаклей, последний из которых – трагедия Шекспира «Король Лир» – увенчался очередным успехом. Кто же такой Андрей Дежонов и почему он перебрался из культурной столицы к нам на север, мы попробовали узнать из первых уст.

– Андрей, не так давно в Национальном театре прошла премьера спектакля «Король Лир». Как вы сами его оцениваете?

– Лучше всего, когда твою работу оценивают те, кто, приходит смотреть. Что касается меня, то невозможно быть довольным всем. Это не та форма человеческого существования, где все может быть идеально. Спектакль можно улучшать до бесконечности, во всяком случае, пытаться это делать. Но, как говорил Шнитке, надо уметь вовремя остановиться. Должен быть реальный результат, который бы соответствовал месту, времени, людям, актерам, тебе.
Спектакль – это живой организм. Он, как маленький ребенок, продолжает расти, пока играется. Поэтому говорить о том, что в «Короле Лире» все удачно, значит, быть убежденным в том, что он не будет расти.
К тому же спектакль во многом зависит от актеров. Если они и дальше будут вкладывать в него себя, понимать, что там есть глубина, которую достигнуть невозможно, то он будет жить долго.

– Декорации в нем, вернее, их отсутствие – довольно смелый поступок. Ваша идея?

– Да! Я понял, что декорация должна быть именно такой, как только сюда приехал. Причем и само решение ставить «Короля Лира» родилось уже здесь, лишь я вышел на площадку, увидел эти арки, каменные стены, пространство. Стало понятно, что эта сцена создана для этого спектакля.

– Не было страха, что провинциальный зритель такого может и не понять?

– Бросьте вы! Не такой уж вы и провинциальный зритель! Тут каждый пятый с высшим образованием. И потом, уверяю вас, вы немногим отличаетесь от петербуржцев.

– Критику пришлось от него выслушать?

– Безусловно. Спектакль в большей степени зависит от актеров, поэтому кто-то из зрителей критикуют тех, кто, по их мнению, не добирает до Шекспира.
Да, спектакль произойдет лишь в том случае, если актер будет в него энергетически вкладываться, если же он попытается схалтурить, то этого не будет.

– И часто приходится ругаться с артистами?

– Часто. Это такая профессия – ругаться с артистами. Как говорится, мне за это деньги платят.

– То есть экранный образ режиссера, который кричит, кричит и кричит – это про вас?

– Ну, он же не всегда кричит… Крик – это уже форма отчаяния.
Могу точно сказать, что в конфликте «актер-режиссер» рождается нечто третье – истина. И очень редко бывает, когда этого конфликта нет, но при этом есть истина. Но это уже соратники. Кстати, именно поэтому я пригласил для участия в спектакле своего друга, сыгравшего шута, и нашу знакомую Полину Руновскую, которая записывала вокал. Мы из одной корзины, мы понимаем, чего хотим, у нас нет повода ругаться. Мы можем работать сутки напролет, не ссылаясь ни на конец рабочего дня, ни на договоры, ни права Конституции. Поэтому меня очень смешит, когда некоторые артисты говорят о 6-часовом рабочем дне. Артист не может быть артистом 6 часов в день, он круглосуточно артист! Артист – это такое заболевание.

– Поделитесь тем, как вы из актера перевоплотились в режиссера?

– Это достаточно часто встречающаяся композиция. Все знаменитости, по которым учатся (Станиславский, Мейерхольд, Михаил Чехов, включая современных – Виктюка, Любимова), изначально были актерами.
Если говорить обо мне, то у меня был переходный период от актера к режиссеру, когда я 4 года преподавал актерское мастерство в театральной академии. Там я стал учиться и режиссуре, ставил со студентами этюды, затем небольшие дипломные спектакли. Фактически, таким образом, я и сдал режиссуру. А после пошел в Молодежный театр с предложением поставить спектакль. Главный режиссер дал мне такую возможность. Это был «Жаворонок».

– К чему же больше душа лежит – к актерству или режиссуре?

– К режиссуре, потому как я этим больше занимаюсь. Актерство стало уже чем-то вроде фитнес-центра – занимаюсь, чтобы не потерять квалификацию. Благодаря этому, когда сейчас я выступаю в роли актера, я отдыхаю от более ответственной и сложной работы режиссера с совершенно другими чувствами и эмоциями.

– Съемки в сериалах в прошлом?

– Нет, я до сих пор снимаюсь. Сейчас заканчиваю съемки в сериалах «Шаман» и «Наркотрафик». Недавно снялся в небольшой роли у Андрея Смирнова «Жила-была одна баба». Это отличный способ пополнить семейный бюджет. Ведь в кино платят гораздо больше, чем в театре.

– А с творческой точки зрения они неинтересны?

– Вся работа, если она художественная, интересна. Там просто легче, поскольку в кино на актере лежит меньшая задача.

– У вас же еще и журналистское образование есть?

– Немного. Я всего один год учился в университете на журфаке в Питере и работал репортером на радио «Россия». А со второго курса ушел в театральный институт.

– Почему? Потеряли интерес?

– В то время эта профессия была абсолютно неинтересной, поскольку была полностью подчинена руководящей роли коммунистической партии. Тебе дают задание, что ты должен написать и как. Раньше ты мог свободно писать только про животных и то под жесткой цензурой, чтобы, не дай Бог, какое-то животное не было похоже на руководителя коммунистической партии.
Да, было время, когда все это закончилось, и журналисты стали свободными. Профессия стала интересной. И тогда я, наверное, жалел, что ушел. Но сегодня всех свободных журналистов перестреляли. Как сказал Парфенов, когда ему вручали премию Листьева, что журналистика опять начинает подчиняться государству и писать под диктовку.

– Сегодня для себя не пишете?

– Нет, я пишу инсценировки. В этом мне, кстати, очень помогла журналистика. Эпистолярный жанр вообще очень востребован в режиссерской профессии. Книгу переделать в пьесу не так-то просто. Ведь пьеса – это совершенная другая литературная форма, она подразумевает некую динамику и действенную схему. И здесь мало просто убрать описательные эмоциональные куски.

– Театр, телевидение, актерство, режиссура… С таким ритмом жизни на увлечения время остается?

– Я с детства очень увлекаюсь историей. Когда-то даже руководил историческим клубом в Петербурге, посвященном периоду наполеоновских войн. Взрослые дядьки от охранника до банкира собирались вместе и играли в солдатиков на большом столе. Это был клуб, куда было запрещено приводить женщин, чтобы они не мешали своими пояснениями в том, чего они не понимают. Сейчас, конечно, все разбрелись по Интернету, стало сложнее собираться: семьи, дела суета…

– Не было желания перенести это увлечение на сцену?

– Тем хобби и хорошо, что оно не имеет никакого отношения к работе. Иногда мы со смехом обнаруживали через год-два, кто какой профессии.

Беседовала Татьяна Лапина
Журнал "Телепульт", 21 дек. 2010 г.
http://telepult-karelia.ru/?p=5903

Представляя Андрея Дежонова, можно просто сказать – он был участником легендарного студенческого спектакля «Ах, эти звёзды!». Его горячий Жильбер Беко выходил на сцену вместе с Элвисом Пресли Макса Леонидова, Марлен Дитрих Лены Кондулайнен и Утесовым Коли Павлова. Они пели сами, но голосами звёзд, и накануне премьеры в Учебном театре никто и не думал, что получилось грандиозное шоу. С тех пор прошло почти 30 лет, и каждый прожил их по-разному. Один за другим они празднуют «полтинники». В декабре 50 лет исполняется Андрею Дежонову, который сегодня уже не только актер…

- Вы 25 лет связаны с Молодежным театром на Фонтанке. Помните, каким было первое впечатление?

- Театр – большой, даже огромный, а сейчас все представляется домашним, камерным. Я попал в Молодёжный со второго захода. Первый наш показ закончился неудачно. Но потом режиссер Лев Стукалов пригласил меня на роль в спектакле «Кража». При таких обстоятельствах показываться тогдашнему главному режиссёру Ефиму Падве оказалось проще - он знал и любил наш курс.

- Сегодня вы режиссёр. Как произошел этот переход от одной профессии к другой?

- Как многое в нашей жизни - случайно. Юрий Томашевский набирал курс в театральном и пригласил меня посидеть на экзаменах. Я согласился. И все туры провел рядом с каким-то дяденькой, комментируя ему происходящее. Оказалось, что «дяденька» - ректор Лев Сундстрем. Он и посоветовал Томашевскому взять меня педагогом на курс. Учил, а параллельно учился режиссуре – подготовил четыре экзамена и понял, что кое-что могу. После этого пришел к Спиваку с идеей спектакля «Жаворонок». Ему моя идея не очень понравилась. Но постепенно мы смогли договориться, и я его убедил, что это не «про политику», а «про людей». По сути, это и был мой дипломный спектакль… Семен Яковлевич мне очень помог, потому что тогда, понимая что нужно, я не всегда знал как это сделать.

- Но до театрального была журналистика…

- Да. Потому что до этого был театр Дворца пионеров – с пятого по десятый класс. После школы поступал в театральный, но не поступил. Плюнул и пошел на журфак. Проучился год, работал на радио, делал репортажи. Но, слушая их, никаких позитивных чувств не испытывал. Мне было просто наплевать. Но эта годовая пауза оказалась полезной: «крыша встала на место». Я как будто вернулся к самому себе. И поступил на курс Кацмана…

- Что для вас, как для актера, важно в режиссёре? И что для вас, как для режиссёра, важно в актере?

- И в том и в другом случае важны одни и те же вещи: индивидуальность и профессионализм. То есть умение свою индивидуальность выражать. Кстати, после режиссерской практики, я стал совсем другим актером. Понял, что вопросы лучше задавать самому себе, а не режиссёру. Не болтай, не критикуй, а воплощай то, что тебе задали. Не нужна и работа актера над ролью партнера. Не надо работать режиссёром - есть твоя роль. «Отдай мозги» режиссёру, а сам работай своими чувствами. А режиссёр должен организовать такое пространство, в котором можно работать импульсивно. Артист и режиссёр – это как инь и янь, черное и белое. При их верном взаимодействии возникает гармония.

- Сейчас вы работаете как режиссёр в Национальном театре республики Карелии. А ваши отец и дед, как я знаю, поморы. Эти два обстоятельства как-то связаны?

- Нет, это случайность. Но на севере мне, похоже, «генетически комфортно»: нет депрессии от того, что холодно и темно. А в этот театр меня пригласил друг, посмотрев «Лунные волки» в Молодёжном. И это мой первый постоянный режиссерский театр. Я, что называется, дорвался – поставил за полтора года пять спектаклей.

- Две профессии, два города, в которых вы активно работаете... Как удается справляться? И что думают по этому поводу близкие?

- Вынуждены мириться. Да и расстояние всего 400 километров. Я уже привык спать в поезде, вроде и время не потеряно. Семья со мной в Петрозаводске. И есть еще одна причина жить именно там. У нас родился второй сын, а для маленького ребенка там явно лучше. Жена - моя бывшая студентка. И когда у нас все только начиналось, в институте на меня смотрели косо. Но мы уже 15 лет вместе…

- В театре «Русская антреприза» идет ваш спектакль «Счастливчик». Вы как-то сказали, что, готовясь к инсценировке, перечитали всего Чехова. Что-то стало для вас открытием?

- Да! Прочитав «насквозь» все написанное Чеховым, ощущаешь, как его талант расцветал. Он рос как удивительное дерево! Перепробовал все мыслимые и немыслимые жанры. У нас после школы от Чехова набор каких-то штампов, а он совершенно другой! Он назвал свой сборник «Скучные истории». Но он хохмил, дурил, кокетничал. Он играл со «скучающим» читателем, провоцировал его. Одним из самых сильных впечатлений от пьес Чехова стала для меня «Чайка» Петера Лебла. Он меня потряс – это был гротеск, переходящий в трагедию. Это для меня и есть настоящий Чехов. Спектакль «Счастливчик» я посвятил этому чешскому режиссеру – совершенно случайно я узнал, что он погиб. Инсценировку в результате написал за четыре дня, не добавив от себя ни слова...

- Вы много работаете со студентами… Сегодня, вспоминая свой курс, а он был, безусловно, запоминающимся, как вы оцениваете нынешних молодых? В чем они вас – тогдашних – обгоняют, а в чем от вас отстают?

- Отличия есть. У меня сейчас первый курс и я вижу, что ребята способны многое придумать. У них колоссальный информационный багаж. Нам такой и не снился. Но им сложнее «вкладывать» себя. Они отлично соображают, идей много, но надо чтобы воплощал их кто-то другой. Такой «режиссерский», несколько отстраненный взгляд на жизнь. Показывают идею. Но я ее не почувствовал – она холодная, формула меня не трогает, она не заполнена человеком. Чувства у них есть, но добраться до них трудно. Очень много «мусора». Мы, мне кажется, были более подвижны именно внутренне, хотя информационное меню нам предлагали не богатое.

- В Национальном театре Республики Карелия сейчас с успехом идет ваш премьерный спектакль «Король Лир»… В чем на ваш взгляд актуальность сегодня этой вечной пьесы?

- Конец света начинается в человеческих душах. Я услышал эту фразу от Спивака… И она для меня, как эпиграф к нашему спектаклю. Что происходит, когда в душе нет Бога, а только страсти, амбиции, жажда власти? Что будет, если только они станут руководить человеком? Увы, сегодня мы к этим варварам близки как никогда. У нас нет ни «светлого будущего», ни религии, которая скорее мода, чем постижение. Театр занимается душой и зритель за этим к нам и приходит. Мы обмениваемся энергией – такое белое шаманство. Если это происходит - происходит спектакль! Возникает общее дыхание. Это трудно, но когда получается – это катарсис. Это взаимное счастье – и для актеров и для зрителей.

Беседовала Ирина ЖУКОВА
Газета "PRO-сцениум" №21-22, декабрь 2010 г.
http://www.mtfontanka.spb.ru/pro_stceniym/101_102_21_22/06.htm