Постановки Цуркану выходят очень живыми: верный заветам Станиславского, режиссер избегает одномерных масок, стремится лепить каждому персонажу объем, увлеченно адвокатствует даже отъявленным негодяям. Кроме того, Цуркану всегда немножко потакает актерам, позволяя каждому хотя маленький, но бенефис. В результате эти спектакли подвержены болезням роста: случается, они бывают не очень крепко сбалансированы к премьере и окончательно выстраиваются лишь к десятому-двадцатому представлению. В случае с постановкой пьесы Леонида Андреева «Дни нашей жизни» в «Русской антрепризе» против режиссера сыграли и внешние обстоятельства. Роль матери главной героини – довольно несимпатичной пожилой мадам Евдокии Антоновны, бестрепетно толкающей дочь на панель, – репетировала замечательная актриса Наталья Данилова, но на премьеру из-за болезни выйти не смогла. Спасти положение согласилась Ксения Каталымова, самоотверженно пожертвовавшая планами на новогодние каникулы, примчавшаяся из Москвы и вошедшая в ансамбль за несколько репетиций.

На сегодняшний день спектакль еще имеет ощутимые проблемы, встает на ноги нелегко. Не последнюю роль играет сложность задачи: пьеса Леонида Андреева насквозь пропитана атмосферой Серебряного века. Тут важна тема студенческого братства – голодного, но гордого передового отряда интеллигенции, принципиальных оппозиционеров, почти изгоев, что отказываются принять не только государственный строй, но и мещанский уклад. Не менее важен мистический настрой времени, склонность видеть за повседневностью нечто большее, чем повседневность, – игру символов и потусторонних сил. Сюжет о любви студента Глуховцева к нежной и воздушной девушке Оль-Оль, таинственной незнакомке, на поверку оказавшейся дамой полусвета, невольно заставляет вспомнить хрестоматийные стихи Блока. Та, что у Александра Александровича «дышала духами и туманами» в одном из пьяных кабаков в Озерках, тоже, кажется, была дамой дурного сорта, но это не помешало ей в глазах поэта воплотиться в Прекрасную Даму. «Дни нашей жизни» Андреева пропитаны смутным предчувствием катастрофы, которая обрушит возвышенный идеализм эпохи в бездну пошлого мещанского борделя. Пьеса начинается буквально в поднебесье, на верхотуре Воробьевых гор, откуда вся Москва видна, как с птичьего полета, а заканчивается в пучине неопрятного быта – в дешевых меблированных комнатах.

Обозначенная топография режиссеру Цуркану хорошо известна, впрочем, как и лексика. Про пучину он уже ставил в этом же театре, пьеса Островского так и называлась – «Пучина». Именно оттуда, с высот молодого студенческого идеализма, начинался горький путь главного героя Кисельникова вниз по наклонной – к нищете, преступлению, безумию. В новом спектакле Цуркану мотив высоты и опасности падения заострен предельно. Художник Владимир Фирер выстроил декорацию не вширь, а ввысь: узкие плоскости под углом к сцене складываются в лестницу, ведущую под самый потолок. Верхний ярус конструкции заполняет многолюдный сонм барышень и кавалеров в белых одеждах. Казалось бы, первый акт пьесы Андреева, описывающий студенческий пикник универсантов на Воробьевых горах, скучен: здесь едва завязывается интрига, много необязательной болтовни, не смешных для сегодняшнего уха острот, подаваемых третьестепенными персонажами. Но в спектакле этот многоголосый полилог зазвучал без комического нажима, веско и торжественно. Поддержанные микрофонной реверберацией звуки дробятся эхом, придавая происходящему таинственность ритуала.

Великолепный ансамбль молодых актеров точно держит единый пластический и интонационный тембр, в лучших декадентских традициях сочетая бесшабашную веселость и меланхолию. Свита подыгрывает королю. Король этого неотмирного сонма – Глуховцев (Сергей Дьячков): ему одному художник Фирер надевает красную рубашку, тревожащую глаз ярким кровавым пятном. В игре Дьячкова – предельное эмоциональное напряжение, кокаиновая обостренность чувств. Рядом с королем – добродушный шут, приятель Онуфрий (Сергей Барковский комикует удивительно легко, без форсажа и с нотой печали). Возлюбленную Глуховцева Ольгу (молодая актриса БДТ Полина Толстун) точит зловещая тайна: выпав из белоснежного сонма, Оль-Оль с тяжелой безнадежностью припадает щекой к стене, слова романса выпаливает, как лебединую песнь, смело перекидывает голову и крестообразно расставленные руки через край наклонной платформы – словно приготовившись к неминуемому падению.

Интервенция приземленной действительности в мир воздушной грезы дана емкими штрихами. Вот возникает монументальная фигура глупого пузатого дворника (Александр Николаенко), агрессивно настроенного «смести» неблагонадежных студентов с бульвара. А по бульвару нарезает круги маразматик-генерал (Лев Елисеев), без устали рассказывающий волочащейся за ним, как собачка на поводке, дочери один и тот же глупый анекдот. Девочка из обеспеченной семьи (Лиза Фурманова) размахивает недоеденным пирожным буше, провоцируя у Оль-Оль голодный обморок; оказывается, она давно не ела. Рецепт, как заработать на сытную трапезу, имеется у предприимчивой маман Евдокии Антоновны. Эта любительница сладких ликеров уже подыскала дочери спутника на ночь, готового щедро оплатить и выпивку, и закуску. К ужасу Глуховцева Ольга выскальзывает из его объятий и следует за матерью. Как к вящему ужасу выяснится впоследствии, к сладкому героиня тоже неравнодушна.

Спектакль прерывается антрактом «на самом интересном месте», но второе действие пока не вполне оправдывает возлагаемые надежды. Сохранить отзвук высокой мистерии в пучине скверных меблированных комнат, куда волей драматурга переносится действие, не так-то просто. Не всё слаживается у Полины Толстун, которая словно боится обидеть свою героиню и отказывается ясно обнаружить второе – подпольное – лицо незнакомки Оль-Оль; в результате вместо ответов на вопросы о героине, которые зритель адресует актрисе, порой со сцены летят малозначащие банальности. Режиссеру не всегда удается удержать протагонистов на переднем плане, что ослабляет внутреннее напряжение истории.

Ксения Каталымова, артистка яркого и сильного дарования, получила абрис роли с чужого плеча, но то, что было хорошо для Даниловой, Каталымовой не очень-то подходит. Наталья Данилова обладает мягким обволакивающим обаянием: в ее случае идея очеловечить старую каргу и сутенершу Евдокию Антоновну, придумав ей трагическую предысторию и внутреннюю рефлексию, кажется перспективной. Но для Каталымовой это не лучший вариант: актриса еще весьма молода и вынуждена скрывать привлекательность за париком и гримом. Думается, режиссеру вряд ли удастся убедительно оправдать ту странную деталь, что подобную Евдокию Антоновну, еще не разменявшую пятый десяток, студенты величают старухой. Быть может, разумней превратить роль в острую гротесковую маску, на которые Ксения Каталымова – большая мастерица: идея пьесы от этого вряд ли пострадает, а возможно, даже и выиграет. Тем паче сама органика актрисы так и толкает ее в этой роли на эскапады а-ля Раневская. Вкрадчиво и выразительно играет клиента Оль-Оль фон Ранкена Николай Дик, а вот исполнитель роли другого клиента – подпоручика Гриши Миронова – Ярослав Воронцов несколько пересаливает с буффонадой. Зато неизменно четко звучит тема спектакля в грустном балагурстве Онуфрия – Сергея Барковского.

Вполне можно надеяться, что недостатки постановки вскоре будут преодолены. Залогом может послужить небывалый союз мистики и повседневной практики в истории театрального особняка на Петроградской. Оказывается, когда-то именно в этом доме жил автор «Дней нашей жизни» писатель Леонид Андреев.