В "Молодежном театре на Фонтанке" посмотрела "Забыть Герострата" по пьесе Горина. До сих пор под впечатлением. Про поджигателя храма, который, не выходя из камеры смертников, сумел превратиться из ненавидимого всеми изгоя в легендарного спасителя и любимца целого народа.

Трагикомичнее и правдоподобнее Горина про такое, наверное, никто уже не напишет. Но для меня почему-то, когда смотрела, на первый план вылезла чуть другая тема - горестная судьба честного Следователя и Судьи в современном обществе. В пьесе есть некий Архонт Эфеса, аналог нашего Гл.прокурора, который из принципа и чтобы докопаться до истины уходит со своего поста работать простым тюремщиком-надзирателем.
Зацепило! Попыталась представить на этом месте какого-нбудь Гарибяна...
Хотя, это я, наверное, перетрудилась на работе на криминальной тематике. А может, все дело в исполнителе роли архонта - артист Петр Журавлев уж очень хорош собой.

А вообще-вообще, в пьесе обнаружилось столько болевых точек, мама дорогая! Про "превосходство Закона" и прочее. Я вообще не понимаю, почему ее до сих пор крупные театры со звездами не поставили. Или я как-то пропустила...

Но "Молодежка", в любом случае, молодец! Какие декорации, а свет, а музыка! Горинский текст подается ритмично, каждая новая сцена идет после музыкально-световой отбивки. В спектакле есть внутренний нерв и драйв. И даже одна неплохая задумка - эпизод, когда жена повелителя Эфеса отдается Герострату, очень напоминает сцену из "Девушки на мосту" Леконта. Там циркач Отей метает ножи в свою жертву Паради, и тем самым занимается с ней любовью. Ужасно красивая метафора секса. В "Забыть Герострата" сделано нечто подобное, но по-театральному. Без ножей, только одними словами.

http://trolleybusina.livejournal.com/62670.html

Эту пьесу хорошо помнят старые питерские театралы. В начале семидесятых «Забыть Герострата» поставил Рубен Агамирзян в Театре имени Комиссаржевской. Поджигателя храма Артемиды Эфесской играл Станислав Ландграф. Умный, хитрый, злой, но главное – абсолютно спокойный. Он играл одного из тех обаятельных циников, одного из тех умных негодяев, на которых можно положиться. «Часть той силы, что без конца творит добро, всему желая зла», он был на редкость убедителен. Он выигрывал спор и у нервного Клеона, который искренне не мог понять, как это так? Просто так, из желания славы, взять, да и сжечь многосотлетнее творение рук человеческих? Он выигрывал спор и у Человека театра — человека из будущего, который морализовал и возмущался, пугал зрителей и сам пугался того, что может произрасти из семени, посеянного Геростратом. Собственно, поэтому Клеон и Человек театра убивали Герострата в конце представления. Спор проигран и остаётся один аргумент – нож. Это – древний аргумент, освящённый традицией. Не кто-нибудь, Данте писал, что на какие-то слова можно и нужно отвечать только ударом кинжала. Теперь пьесу Горина, первую его, знаменитую пьесу, поставили в Молодёжном театре артист, поэт и бард Владимир Маслаков и главный режиссёр театра Семён Спивак.

По прошествии многих лет после комиссаржевской постановки становятся яснее истоки той давней пьесы. У многочитавшего врача «Скорой помощи», ставшего сатириком и драматургом, теперь уже не спросишь, верны ли эти предположения, тем смелее можно предполагать, что литературный толчок к трагикомедии «Забыть Герострата» — драма Томаса Манна о Савонароле «Фиоренца». Это не наглое, но чрезвычайно уважительное возражение нобелевскому лауреату и классику.
«Помилуйте, Томас, все эти поджигатели храмов; аскеты, уничтожающие картины и скульптуры,— никакие не фанатики веры, идей у них никаких нет, и никакой отвергнутой любви в юности у них не было. Они просто озлобленные, хитрые неудачники. Наглые игроки. Демагоги и провокаторы, которым удаётся сорвать куш. Другое дело, что воспользоваться своим фартом, своим везением им не удаётся в силу той же самой наглости, которая помогает им сорвать первый куш. Они – заигрываются». Так или примерно так возражал «Фиоренце» нобелевского лауреата врач «Скорой помощи» трагикомедией «Забыть Герострата». То, что это становится внятно после нового спектакля Молодёжного театра,— уже плюс этой постановки.

Владимир Маслаков купается в роли Герострата. Вообще-то, всем артистам приятно сыграть обаятельного негодяя. Но случай горинского Герострата и Владимира Маслакова – случай особый. Маслаков – поэт. Про поэта нельзя сказать — плохой, неплохой или хороший. Поэт или есть, или его нет. Так вот, Маслаков – поэт. Недаром он так хорошо, спокойно и точно читает стихи Бродского. Поэту внятны главные свойства Герострата, придуманного Гориным. Каким был настоящий Герострат, никому не ведомо. Может, это мужественный борец с суевериями и изуверскими ритуалами? Культ Артемиды был из самых свирепых. Жрицы, одетые в медвежьи шкуры, разрывали на алтаре младенца. Может, Герострат хотел положить этому конец, а судьи не смогли или не захотели понять его мотивов. Обозвали честолюбцем и повелели забыть. Настоящего Герострата – борца с суевериями — забыли. Запомнили Герострата, нужного его судьям, — честолюбца и завистника…

Речь идёт не о том Герострате, но о Герострате Горина. О тех его характеристических свойствах, что внятны поэту. Первое из этих свойств – оголтелое, яростное невезение. Неудача как знак и смысл судьбы. Какими бы ни были внешние составляющие жизни поэта, ему ведом прежде всего вкус неудачи, потому что ставки у поэта слишком высоки. Именно поэтому Маслаков играет неудачника, лузера Герострата без какого-либо снисхождения. Без жалости. Обычно неудачника жалеют. Обаятельного, умного, рискового неудачника жалеют тем более и тем паче. Ничего подобного нет у Маслакова. Раз неудача вписана в судьбу, то чего жалеть неудачника, особенно если он бьёт на жалость? Этот суровый, пуританский подход срабатывает в пьесе о неудачнике, ставшем провокатором и вспышкопускателем.

Второе свойство Герострата, выписанное Гориным со всем тщанием и с таким же тщанием сыгранное, прожитое Маслаковым, — его неистовая жажда славы, суррогата бессмертия. Кому как не поэту понять эту жажду? Чтобы там ни говорилось про презрение поэтов к славе, любой из них так или иначе знает вкус славы и не хочет забвения. «И как нашёл я друга в поколенье, читателя найду в потомстве я», — писал Евгений Баратынский. Что это, как не смикшированная, смягчённая, воспитанная жажда славы?

И, наконец, третье свойство — богоборчество. Поэт вступает на поле, занятое религией, Богом. Он всегда вступает в непростые, сложные взаимоотношения с Богом, если Бог есть, или с религией, если Бога нет. Маслаков эту характеристику Герострата, его нервное, истеричное богоборчество, которое сродни богоборчеству героев Достоевского, даёт с грамотной, холодной точностью. Он играет подсознательное поэта. Он играет то скверное, что есть в каждом, кто обладает свойствами поэта, и что может преобразоваться в стихи. А если не может, то вырывается отчаянными скандалами, истерикой, сожжённым храмом или готовностью пойти на самую грязную, самую поганую провокацию.

Из тех купюр и вставок, что были сделаны Маслаковым в пьесе Горина, одна проскальзывает почти незамеченной. Между тем, она самая удачная и самая важная. Герострат в тюрьме принимается выполнять свой план. Он умудряется вызвать в тюрьму ростовщика Крисиппа (Евгений Клубов), продать ему свои записки, стихи, воспоминания с тем, чтобы тот начал их распространение. Обеспечивает себе паблисити.
У Горина Герострат в самом деле пишет и стихи, и воспоминания. Графоман. Озлоблённый, обиженный графоман, наделённый и обаянием, и организаторскими способностями. В спектакле Маслакова купивший листы ростовщик потрясённо спрашивает: «А где жизнеописание? Где вирши?» и слышит в ответ: «Наверху – заглавие, внизу – подпись. Середину напишешь сам: и жизнеописание, и стихи…» Смешно и вполне современно, но для Маслакова-поэта не просто смешно и современно. Для него это – важно. Человек, который пишет стихи, храм не сожжёт, потому что он пишет стихи. Он туда выплеснул всё то, что могло полыхнуть серным пламенем.

Другая купюра не менее важна, но гораздо более заметна. У Горина в пьесе в тюрьму врываются возмущённые граждане Эфесса. Они готовы убить святотатца. Герострата спасает Клеон. Клеон – судья, законник, архонт-басилей. Всё должно быть по закону. Суд, приговор, казнь. Никакого беззакония. Горин, видно, посмотрел чудом выскользнувший на советские экраны фильм Артура Пенна «Погоня». А кто этот фильм смотрел, тот уже не забудет шерифа, заслоняющего собой преступника от орды линчевателей. Клеон у Горина такой и есть: благородный американский шериф, к которому каким-то чудом прибилась шестидесятническая вера в немедленное осуществление добра и справедливости на грешной земле. Клеон, которого играет Пётр Журавлёв, так же мало похож на благородного шерифа, как и на наивного шестидесятника. Жандармская сволочь, — вот что мелькает в мозгу у интеллигентного зрителя, едва лишь он видит корректного, подтянутого очкарика в белом полувоенном френче, явившегося в тюрьму с такими же, как он, отутюженными, в белых перчатках подручными, лупцевать беззащитного заключённого. Здесь самое двусмысленное, самое опасное место спектакля. Здесь его наибольшее отступление от канонического текста, если можно назвать каноническим текст пьесы тридцатилетней давности.
Конечно, из текста нельзя вычитать того, чего в нём нет, и надежда на образованного чекиста, интеллигентного жандарма, есть в ранней пьесе Горина, так же, как в ней есть, разумеется, неприятие резкого нонконформизма, от которого до провокации — шаг короче воробьиного носа, но всё же до такого неистовства Горин не доходит.

Маслаков и Журавлёв играют на понижение. Никакой не благородный шериф, никакой не шестидесятник, именно что жандармская сволочь. От того, что в белых перчатках, во френче и тихо говорит, меньшей сволочью не становится. Но даже такая сволочь оказывается человечнее оголтелого честолюбца и провокатора, потому что у этой сволочи есть хоть какие-то ограничители. Например, нельзя убивать преступника до суда. Если же такое случается, то надо понести наказание за нарушение закона. Что и выполняет со всей службистской точностью Клеон. Герострат загоняет его в угол. Обыгрывает по всем правилам драки без правил. Клеону не остаётся ничего другого, кроме как убить этого сорвавшегося с цепи без пяти минут дьявола. После убийства Клеон садится за свой тяжёлый служебный стол и пишет признание: убил преступника до суда и потому достоин казни.

Ещё одно отличие. На сей раз от того давнего, знаменитого спектакля с Ландграфом в главной роли. Герострат Ландграфа был и в самом деле главный. Он был больше всех в спектакле. Все остальные были для него реквизитом, не более. Он глумился, как хотел и как умел. В конце получал нож под рёбра, подсунутый Клеону не кем-нибудь, а Человеком от театра, человеком из будущего, чем, разумеется, только подчёркивалась сила Герострата, сыгранного Ландграфом.

Маслаков вычеркнул Человека от театра, что пьесе пошло на пользу. Морализующий этот персонаж, кажется, и введён-то был Гориным только для цензурного прохождения своей трагикомедии. Без него пьеса стала цельнее и естественней. Но самое главное и парадоксальное отличие от давней постановки заключается в том, что в нынешнем спектакле Клеон и Герострат равновелики друг другу. Не потому, что один – жандармская сволочь, а другой – наглый провокатор, а потому, что оба больше, смелее, умнее окружающей их мелкой, трусливой своры. Потому-то так часто в этом спектакле Клеон и Герострат смотрят друг другу в глаза на невозможно близком расстоянии, воистину, в упор. Потому-то последняя сцена спектакля предстаёт зыбящейся, страшной, двусмысленной. На сцене лежит убитый Герострат, за столом, застыв, сидит обречённый казни Клеон. За ними на подиуме под лихую музычку отплясывают твист правитель города Тиссаферн (Геннадий Косарев) и его похотливая жёнушка (Екатерина Дронова). Символ считывается легко, как мораль в басне: убиты скверные, но сильные люди. Победу празднуют ничтожества.

Никита ЕЛИСЕЕВ
ИМПЕРИЯ ДРАМЫ №25 - апрель 2009 года
http://www.alexandrinsky.ru/magazine/rubrics/rubrics_254.html

Ну сейчас я буду рассуждать о совсем, казалось бы, официально кощунственных вещах.

Впервые пьесу Григория Горина я прочитал лет восемь тому назад. Ничего тогда в ней не понял кроме того, что интересно и умно. А вот сейчас, после получения Высшего Образования и просмотра спектакля по ней в Молодёжном Театре на Фонтанке до меня вдруг дошло, насколько же она гениальна, мудра и, бесспорно, велика!

Мысль двинулась в путь всё от того же моего самого любимого в период юношества писателя Михаила Булгакова. В его романе «Мастер и Маргарита» Иешуа, являющегося своеобразным вариантом новозаветного Иисуса Христа обвиняют в том, что он подбивал толпу разрушить храм. Но Булгаков предлагает пусть и свою оригинальную, но точно такую же, как и в Евангелиях рекламную, то есть виртуальную версию произошедших (если они когда-либо вообще происходили) событий. А как возникают подобные версии и насколько в них реальной правды наилучшим образом демонстрируется в пьесе Григория Горина «Забыть Герострата».

Эта пьеса редчайшее оригинальное произведение современной культуры, потому что она идёт вообще против всей традиционной культуры. Просто удивительно, как её пока ещё позволяют ставить в Новой Духовно Возрождённой России, когда параллель Иисус Христос=Герострат, так откровенна и очевидна!

На наших глазах разворачивается история безграмотного жулика-бродяги, который, совершив вообще-то преступление, покусившись на устои современного ему общества, неожиданно становится не просто героем, но Богом! Если почитать Евангелия ясными, не затуманенными религиозной пропагандой, глазами, то становится понятно, насколько Герострат, этот малосимпатичный и наглый персонаж, на самом-то деле близок и является практически духовным близнецом Иисуса Христа! И ведь его тоже в конце убивают! «Неся новую идею» Герострат «приносит себя в Жертву ради человечества», которую надо будет искупить, уничтожив миллиарды людей и целые народы во имя его СЛАВЫ!

Петуха подменили! И будут поступать так всегда. Потому что выше богов Наглость Человеческая!

Юрий Свищёв.

Инициатором и режиссером постановки по одноименной пьесе Григория Горина, а также исполнителем роли поджигателя храмы Артемиды стал актер Театра на Фонтанке Владимир Маслаков. Это обстоятельство, скорее всего, и определило судьбу спектакля, прилюдно задушившего изящество и искрометность своей драматургической основы. И от этого забыть «Герострата», стоящего в стороне от последних удач театра, хочется скорее…

Горинская пьеса на деле говорит о беспринципности всех человеков, намеревающихся плевком в вечность обеспечить себе бессмертие. Однако характеров, являющихся хотя бы слабым отражением идеи автора, в спектакле днем с огнем не найти. Наряженные в костюмы гангстерской эпохи повелитель Эфеса Тиссаферн (Геннадий Косарев), его жена Клементина (Екатерина Дронова), тесть Герострата ростовщик Крисипп (Евгений Клубов) много и громко декламируют, хлопочут лицами, но не создают даже иллюзии действия. Возможно, причиной тому являются неверно расставленные режиссерские акценты. Прерогатива в изображении страстей в первой части отдается почему-то физическим страданиям избитого поджигателя. Сыграны они Маслаковым действительно превосходно — до ощущения чужой боли! Однако дальнейшего оправдания такому расходу сил одного актера так и не найдется — эта метафора (и метафора ли это?) не получит отклика или противопоставления ни в ком из героев. Зато вся омерзительность Герострата для зрителей во второй части постановки «обналичивается» лишь в гнусном облизывании пальцев при поедании бутафорского винограда. Если избирается путь неприятия героя через физическое действие, то зачем тогда он столько говорит? И к чему тогда все остальные герои?

Что касается оформления спектакля, то несколько раз повторенная сцена «Прибытие тюремной стены» от «Прибытия поезда» братьев Люмьер отличается только шумом, «в реале» производимым дымовой машиной. На этом фоне сочетание пляжного лежака в качестве тюремной койки с «буржуйским» массивным письменным столом, украшенным советского вида настольной лампой, просто цветочки. Ох, неисповедимы порой пути и цели искусства, неисповедимы…

Екатерина Омецинская
Газета "Новости Петербурга"
№4 (581), 10-16 февраля 2009 г.
http://novostispb.ru/2009/02/12/zabveniju-predali.html

http://www.alexandrinsky.ru/magazine/rubrics/rubrics_254.html

В третий раз актеры и зрители соберутся после спектакля, чтобы обсудить работу в дружеской атмосфере.

Торговец Герострат стал известен, уничтожив одно из семи чудес света – храм Артемиды Эфесской. Много веков спустя эта история о губительной силе тщеславия волнует людей, потому что продолжателей дела Герострата, увы, не становится меньше.
Пьесу-притчу Григория Горина поставил актер Владимир Масклаков, он же – исполнитель главной роли. Художественный руководитель постановки – Семен Спивак.
Продолжительность спектакля – 2 часа 20 минут, продолжительность встречи – 1 час.

http://mtfontanka.spb.ru/moon_performens.htm