Играть в "Унисон" с Сергеем Бызгу Сергей Дмитриевич Бызгу большинству зрителей известен как актер популярнейшего в Петербурге театра "Фарсы". Работы во всех спектаклях этого коллектива принесли ему совершенно заслуженную популярность, часто его приглашают и в другие театры. Как драматический актер Сергей Бызгу, безусловно, состоялся. Но, несмотря на это, его творческая жизнь не ограничена актерской профессией. Множество питерских ребятишек и их родителей знают его как замечательного педагога.
- Сергей Дмитриевич, где вы сейчас преподаете?
- При Дворце пионеров есть школа "Унисон", там я и занимаюсь с детьми уже второй год. До этого - в другой школе, а еще раньше - в институте - в "Школе Русской драмы" Игоря Олеговича Горбачева. Там я преподавал мастерство студентам, фактически взрослым людям. Выпустил один курс, но потом ушел из института.
- Почему?
- Так сложилось. Я не бросал своих студентов, просто совпали обстоятельства. На каком-то этапе я почувствовал себя ненужным, возникло ощущение, что моя работа стала необязательной. И как раз в этот момент меня пригласили в школу. Сначала я сомневался, не был уверен, что у меня получится. Беспокоило, что придется работать c детьми, а не со взрослыми людьми, которые сознательно сделали свой выбор, знают, чего они хотят от профессии. Для них это просто удовольствие. На данном этапе своей жизни им нравится заниматься театром - вот и все! Несмотря на это, я рискнул пойти в школу и постепенно втянулся. И вот уже шестой год работаю с детьми.
- С детьми работать сложнее, чем со взрослыми?
- В какой-то степени сложнее, а в какой-то - легче. Студенты пришли учиться, они определились в своей жизни, и у педагога есть способы воздействия на них, к примеру организационные: А дети - это самая настоящая стихия! Ничего невозможно предугадать, трудно планировать - в этом сложность. Проще же потому, что затрачиваешь меньше времени, ведь у нас не профессиональное обучение, для детей это хобби.
- А для вас?
- Для меня... Я не могу сказать, что для меня это тоже хобби. Но, безусловно, основной остается актерская профессия. Дети - это отдушина, другой, параллельный мир, в котором мне посчастливилось существовать.
- Это более приятный, комфортный мир?
- Скажем так, более благодарный и более честный. Педагогика - очень серьезная профессия. Она требует многих качеств, но одно из основных - честность. И студенты, и дети отлично понимают, когда в общении с ними лукавят, когда халтурят, и не терпят ни того, ни другого.
- Дети какого возраста у вас занимаются?
- Самого разного. От шести до четырнадцати лет.
- Они делятся на возрастные группы?
- Был момент, когда мы занимались все вместе. Но потом поняли, что для детей, особенно старшего возраста, это не всегда интересно.
- Когда вы впервые пошли к своим ученикам, то серьезно готовились к занятию, читали умные книги по педагогике?
- Когда я работал со студентами, то, конечно, читал. А в работе с детьми главное - настрой и четкое понимание, чего ты хочешь, во имя чего ты идешь к своим ученикам. По моему мнению, мастерство в работе с детьми заключается в умении их понять и услышать. Почувствовать, где нужно быть строгим, а где необходимо вызвать на игру. Детям нужно открыться. Сначала они воспринимают театр как развлечение, но потом приходит понимание, что это тоже профессия и, мало того, совсем непростой труд.
- Вы строгий педагог?
- Я? Ну что вы! Со студентами был строгим. С детьми я не могу быть строгим, хотя надо бы...
Разница в том, как я уже говорил, что студенты - это люди, которые осознанно пришли в нашу профессию и хотят научиться этому ремеслу, а для детишек театр - увлечение. И я ни в коем случае не жду, что в дальнейшем они поступят в театральный институт, станут актерами. Время нашего обучения должно быть для ребят в первую очередь временем, которое они потом будут вспоминать с радостью. Даже если они в дальнейшем не будут связаны с театром, наши занятия, как минимум, помогут вырасти им интеллигентными людьми.
- А вам что это дает?
- Я получаю удовольствие. Когда из ничего получается что-то - это замечательно. Это самое большое счастье и радость педагогики.
- Но это и радость актерской профессии...
- Да. Но когда ты лелеешь росток, который на твоих глазах превращается в дерево, видишь, как дети меняются, а родители открывают в них что-то новое и неизвестное, то понимаешь, что именно в этом самое большое счастье.
- Сергей Дмитриевич, вы учились у Игоря Олеговича Горбачева. Советуетесь ли вы с ним теперь, став педагогом, перенимали ли вы что-то у своего учителя?
- Я перенимал у всех. Когда я сам был студентом, то ходил на другие курсы, пытаясь научиться у всех замечательных мастеров, которые работали в то время в институте. Я не могу сказать, что у меня был один педагог, который стал бы для меня идеалом. Мои учителя - и Горбачев, и Кацман, и Юрий Андреевич Васильев, и Сытник, и Галендеев, и Хайнц Люк. Игорь Олегович, когда мы пришли на первый курс, рассказывая, что он сам старался перенимать все самое лучшее у великих артистов Александринского театра, сказал замечательную фразу: "Дурак не научится у умного, а умный научится и у дурака". Так что надо учиться у всех, сравнивать методы, создавая свой собственный.
- При работе с детьми методика одна - любовь и честность, или у вас есть своя система?
- Нет, у меня есть своя методика, если это так можно назвать. Дело в том, что я видел достаточно детских театров. Очень много студий, где дети учатся "представлять", наигрывая свою детскость, и такой подход культивируется педагогами. Есть студии, где насаждается фанатичное отношение к театру. Для меня это неприемлемо. Я убежден, что детям, до определенного возраста, не стоит играть роли как таковые, будь то зайчики и лисички, или Евгений Онегин с Татьяной Лариной. В первую очередь мои спектакли о детях, об их мире, даже если мы берем Пушкина. У нас был спектакль "Поговорим о странностях любви". В нем ребята восьми-девяти лет читали стихи Пушкина, причем читали так, как понимали поэта, не пытаясь "представлять". С этим спектаклем мы заняли 1-е место в городе, соревнуясь почти с семьюдесятью спектаклями. В нашей постановке получилось совершенно неожиданное соединение Пушкина с его темами о любви, страстях, ревности, войне и детского мироощущения. И совершенно затертые стихи звучали с новой, потрясающей силой. Чистота и простота детей соединились с чистотой и простотой поэта. Мы не натаскивали их, ничего им не ставили, не учили "с голоса", просто стремились, чтобы они в своей жизни обнаружили то, о чем в стихах говорил Пушкин. И мы, преподаватели - Ольга Карленко, Андрей Шимко и я, на репетициях плакали и смеялись, заново открывая для себя Пушкина - это к вопросу о том, что мне дает детский театр.
Потом мы занимались поэзией Серебряного века, и оказалось, что двенадцатилетние девочки читают стихи Цветаевой с такой глубиной и пониманием, которой я не слышал даже от студентов. Мне кажется, что я понял, какие спектакли возможно делать с детьми, чтобы, с одной стороны, не травмировать их психику, а с другой - не превращать все в самодеятельность и в пародию на театр. Я специально никогда не беру классических пьес, в которых дети автоматически начинают кривляться. По одной простой причине - в этом возрасте им трудно, почти невозможно играть другую личность. Хорошо, когда дети читают стихи или прозу так, как они могут понять ее, не пытаясь изображать. С ними мы делали и Цветаеву, и Гумилева, и Блока, и Мандельштама, и Маяковского. И когда девятилетний мальчик читал: "Послушайте, если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно!", у нас слезы текли из глаз в прямом смысле слова. Я никогда не слышал, чтобы взрослые актеры играли глубже, эмоциональнее и чище. Если взрослые плачут на нашем спектакле, значит то, что мы делаем, - нужно!
Сейчас мы работаем над спектаклем по Шекспиру, где смешены и трагедии, и комедии - но это не будет ролевая, сюжетная пьеса, это будет фантазия. Может быть, по примеру нашего спектакля по "Медному всаднику". Тогда все получилось спонтанно. Девятилетний Егор Акмен выучил всю поэму, очень хотел сыграть, и мы придумали свой спектакль. История проста. Мальчик сидит дома, болеет. Родители задерживаются. Мама звонит: "Я не приду!", папа звонит: "Я не могу!". Мальчик сидит совсем один. Ему нужно выучить "Медного всадника". Он читает Пушкина и постепенно вовлекается в этот мир, в историю Евгения, в бурю, играет во все это. Потом он доходит до эпизода сумасшествия Евгения. И тут мы поняли, что ребенок это не может сыграть. И мы придумали такой сюжетный ход - мальчик, который злится на своих родителей, вдруг понимает, что значит - потерять все. И в самый пик, когда в "Медном всаднике" должно произойти непоправимое, в реальном мире раздается звонок в дверь, приходят родители, и наш герой с криками радости бежит к ним. Через это произведение он стал понимать больше о жизни, стал взрослее. Я надеюсь, что мы восстановим этот спектакль, хотя Егор уже вырос - ему 11 лет. Так и в Шекспире мы возьмем темы зависти, ревности, любви, в том числе и неразделенной, - все то, что чувствуют и дети. Мы будем искать те точки, которые близки и понятны им. Все это и можно назвать моей методикой. Главным комплиментом для меня был момент, когда приходили родители моих учеников и говорили: "Вы делаете спектакль не для детей, а для взрослых, для нас, потому что, сидя в зале, зрители плачут и смеются над тем, что, может быть, не понимают сами дети".
- У вас есть занятия по пластике, речи, вокалу?
- Нет. В занятиях по мастерству мы пробуем научить и всему остальному. К сожалению, у нас нет достаточной материальной базы, чтобы заниматься этим.
- Чему бы вы хотели научить своих детей?
- В первую очередь, если они решат заниматься этой профессией, надо уметь работать и быть всегда в форме. Одних способностей не всегда достаточно. Есть дети, которым я мог бы посоветовать поступать в Театральный институт, но считаю, что они должны сами сделать свой выбор. Актерская профессия - замечательная профессия, но может быть очень непростой, жестокой, даже кровавой и зачастую неблагодарной. Но я не могу себе представить, что занимался бы чем-либо другим.
Екатерина Слепышкова, 01.10.2001
© Екатерина Слепышкова, "Театральный Петербург"
http://www.theart.ru/programmaterial.cgi?id=268&program=1
