Ирина на бенефисе Валерия Кухарешина .

Неофициальный сайт Ирины Полянской: http://poliri.narod.ru/index.htm

Родилась в 1967 году в г. Бердичев Житомирской области.
В 1991 окончила ЛГИТМиК (курс И.О. Горбачева).
С 1991 по 1994 год работала в театре драмы "Фаворит" Малого предприятия "Фонд": Молли ("Сверхпослезавтра" по пьесе Бабанского, реж. А. Григорьянц), Санкт-Петербургском Муниципальном драматическом театре: несколько ролей в спектакле по пьесам А.Аверченко, роль Гермии в спектакле "Сон в летнюю ночь" (режиссёр Хайнс Люк), в Театральной студии предприятия "Арт-Территория", в Театре творческой ассоциации "Серебряный век".
В 1994-95 гг. работала в Государственном драматическом театре "На Литейном" (Пеппи в спектакле "Пеппи Длинныйчулок", принимала участие в спектакле Ю.Мамина "Кремлевкие куранты"), Александринском театре: роль Пажа в сказке "Золушка", роль Зинки ("Любовь, джаз и чёрт"), театре им. В.Ф. Комиссаржевской: Дочь в спектакле по пьесе Данилова "Идем смотреть Чапаева", реж. А. Исаков).
С 1995 года состоит в труппе Молодежного театра. Играет в спектаклях: "Улица. Двор. Васька" (кошечка Ксюша), "Ночь ошибок" (Кэт Хардкэстль), "Крики из Одессы" (Мадам Попятник), "Двенадцатая ночь, или Что угодно" (Мария). Принимает участие в антрепризах: "Папа в паутине или Слишком женатый таксист - 2" (по пьесе Р.Куни), "Пижама на шестерых".
Является одним из создателей и директором "Такого театра". Играет в спектаклях "Чёрствые именины", "Докопаться до истины - 2", "Даже не знаю, как начать...", моноспектакле "Звезда моя Аделаида".
Снималась в кино: "Год собаки", "Тёмные аллеи", "Операция "С Новым годом!".
Вела передачу "Театральная афиша". Участвует в телевизионной программе "Сны над городом".
Работает на С-Петербурском радио.
http://www.takoy-teatr.ru/Polajanskaja.html

Замечательная актриса Молодежного театра Ирина Полянская сыграла недавно главную героиню в спектакле «Дура ненормальная - это я!». Сыграла на сцене родного театра на Фонтанке, правда, в премьере «Такого театра», тоже для нее совсем не чужого, поскольку Ирина стояла у истоков этого оригинального театрального явления. В основе спектакля известная пьеса Дарио Фо и Франки Раме, которую актрисы нередко выбирают для своего бенефиса. Для Ирины Полянской эта роль тоже стала поистине бенефисной, актриса в ней купается, царит на сцене, парит над мужской ординарностью, импровизирует, электризует партнеров и публику. Супруги, чей медовый месяц давно позади, сражаются за собственную независимость, за свободу в индивидуальном понимании каждого. Но Она еще отстаивает свою личность и свою любовь, на ее стороне ум, остроумие, находчивость, ирония и самоирония. Полянская не боится поначалу явиться распустехой с нелепым полотенцем на голове, чтобы потом предстать во всей неотразимости и заставить нас удивляться недальновидности мужчины.
Ирина Полянская – обладательница фестивальных призов, победительница актерского конкурса «Петербургский ангажемент» 1992 г., она снималась в фильмах «Операция «С Новым годом», «Год Собаки», играла и играет в моноспектакле Клима «Звезда моя Аделаида», в спектаклях Молодежного театра, Такого театра, является признанной королевой капустников. Она удивительно талантливая, разноплановая, непредсказуемая. Образы ее героинь всегда очень яркие и запоминающиеся.

О себе Ирина рассказывает:
-Я родилась в семье военного. Мы часто переезжали из города в город. Мои самые яркие ранние воспоминания связаны с Германией, где служил отец. Представьте себе чистенький немецкий городок, в котором находятся две военные части советских войск. Я тогда училась в школе, которая находилась на немецкой территории, и каждое утро за нами приезжал автобус, чтобы отвести нас на учебу.
Именно в Германии я сыграла свою первую роль и поставила свой первый спектакль. Мы играли его в клубе нашего военного городка. Пришли родители всех ребят, а вот мои, к сожалению, не смогли: папа был в командировке, а мама работала. Была только старшая сестра. Помню, что мне было очень обидно.

- Значит, можно сказать, что профессию актрисы вы выбрали еще в детстве?

- Нет. В детстве я хотела стать космонавтом, как Валентина Терешкова. Или юристом. Причем, космонавт – это приоритетное желание. Я много занималась спортом, упорно училась… А вот желание стать актрисой появилось позже.
Мы тогда жили уже в Житомире. Там я, кстати, поставила еще один детский спектакль – «Принцесса на горошине». Помню, в нашем дворе, типичном для всех южных городков, где все про всех знают, мы устроили сцену. Принесли простыни – это был наш занавес, – поставили стулья, скамейки. Я играла всех принцесс, которые приходили к принцу. Ну, и, конечно, главную героиню. Было очень здорово. А потом как-то мы все отошли от театра. У каждого появились свои интересы…
А вот когда я стала старше, то стала заниматься в театральной студии. Наша преподавательница, актриса старой актерской школы, много рассказывала о своей профессии. Она привила нам любовь к театру, к актерскому ремеслу. Правда, она несколько идеализировала актерскую профессию… Именно тогда я решила стать актрисой.
Поехала в Москву. Представляете, девочка из провинциального городка, которая впервые попала в огромный город. Да не просто город – в столицу. К сожалению, я не поступила. Нет, пожалуй, к счастью.

- Почему?

- Во-первых, потому, что потом я поступила в ЛГИТМиК на курс Игоря Горбачева. Во-вторых, вернувшись, я поучилась и поработала, поступила на филфак, где написала свою первую пьесу. Именно там я познакомилась с удивительным человеком – Юрием Анисимовым. Он был невероятно талантливый, умный, эрудированный человек. Мы вместе бегали смотреть фильмы Тарковского и Михалкова. Помню, что меня просто поразила «Раба любви» с Еленой Соловей в главной роли.

- А родители поддерживали ваше желание стать актрисой?

- Не то что бы они были категорически против. Но и большого энтузиазма не испытывали. В общем, сдав зимнюю сессию, я убежала в Питер. Причем, именно убежала. Днем я собрала чемодан, взяла деньги, купила билет и уехала, оставив родителям письмо, которое моя подруга отдала им только утром, когда я уже ехала в поезде.

- А почему вы выбрали Петербург?

- Просто с этим городом у меня были связаны детские воспоминания. Мой папа заканчивал здесь военную Академию, и мы с мамой как-то приехали сюда. Была зима, холодно. Мы гуляли по Невскому проспекту и остановились напротив Елисеевского магазина. Был канун Нового года, город весь светился огнями. И я подумала: «Если уж здесь такие красивые магазины, то какие же здесь музеи!?»
Вот с такими детскими впечатлениями я и приехала в Петербург. Опять была зима, холодно. Поезд пришел вечером. Я вышла на Невский и была поражена: если в детстве я, приехав, попала в сказку, то теперь я была в Петербурге Достоевского – мрачном, темном, неприветливом…
Устроиться на работу мне не удалось, поэтому через некоторое время я уехала домой. А летом опять поехала поступать в театральный институт.
Это было чудесное время. Небольшой компанией мы несколько недель жили в поездах. В Киеве, куда я приехала сначала, меня взяли сразу на первый курс. Но я-то хотела учиться в Москве или в Петербурге. И вот моталась между двумя городами и разными учебными заведениями. В нашей компании было много народу, потом стало меньше – кто-то срезался на экзаменах, кто-то выбрал вуз и остался в Москве. А я поступила на курс Игоря Олеговича Горбачева в ЛГИТМиК.
У нас был очень талантливый курс. В отличие от других мастеров, Горбачев считал, что для того, чтобы стать актером, нужно много играть. И уже на первом курсе мы сыграли несколько спектаклей.

- Ваша первая роль?

- Паж из «Золушки». А вообще-то, в институте было сыграно много ролей. Ведь за годы учебы мы поставили «Сказку о царе Салтане», «Сказку о рыбаке и рыбке», отрывки из «Евгения Онегина», несколько водевилей, «Годы странствий» Арбузова. Совершенно, казалось бы, несовместимые вещи. Ведь это разные жанры, разные школы. Мы попробовали все: и трагедию, и comedia dell`arte, и водевиль…
А вот наш дипломный спектакль, «Сон в летнюю ночь», мы ставили в Германии, в Гамбурге. Это была очень интересная работа. Постановщиком был замечательный немецкий режиссер Хайнс Люк. Мы столкнулись с совершенно другой школой, другим видением, другим образом мыслей. Однако спектакль прошел очень здорово. Мы и дипломы получили в Германии.

- А потом?

- Потом началась работа. В Александринский театр я не пошла, хотя Горбачев и звал меня к себе. Мне почему-то казалось, что Александринка – это достаточно консервативный, что ли, театр. А хотелось чего-то нового, необычного, интересного.

- Молодежный театр появился именно тогда?

- Нет, чуть позже. Это вообще смешная история, как я попала в Молодежный. Окончив институт, я решила, что просто обязательно должна попасть к Семену Спиваку. «Танго» я смотрела очень много раз, на репетиции бегала… И вот как-то раз, я, нацепив мамин костюм (трикотажный, с розочками, очень модный, как мне казалось), пришла в театр, нашла Спивака и сказала ему: «Я хочу работать у вас!» Причем, в этом костюме я считала себя совершенно неотразимой. Спивак тогда мне ответил, что как-нибудь позже он мне позвонит…
А потом было 15-летие Молодежного театра. Как раз Спивак поставил «Грозу» Островского, которая была для театральной общественности, как гром среди ясного неба. Не было там «луча света в темном царстве», а был простой рассказ о жизни, о любви женщины и мужчины. О том, до чего может довести человека слепая, всепоглощающая материнская любовь… В общем, на этом торжестве были обязательные «капустные» выступления. Ну, и мы с ребятами тоже подготовили свое. Мы играли таких фанатов, приехавших с Украины, из театра имени Леси Украинки, и рассказывавших о своей «Грозе». Вот после этого капустника Семен Спивак меня и пригласил в театр.

- Что для вас "капустники"?

- Капустники – компенсация бездеятельности. Тексты пишем сами. Вообще-то, у нас в Молодежном традиция – после премьеры обязательный капустник. Там мы высмеиваем недостатки, стараемся помочь играющим в спектакле актерам как бы посмотреть на себя со стороны.
Капустники иногда пишутся очень легко, а иногда – трудно. Например, по поводу последнего спектакля «Танго», когда он снимался с репертуара, мне даже не хотелось ничего писать, потому что было очень жалко спектакль.
На самом деле капустник - не бездуховное действие. Люди, умеющие смеяться, - это дар. Спивак очень высоко ценит наши капустники.
Степень клоунады, баловства без потери вкуса – самое высокое мастерство. Капустник для меня – высокий жанр.
Он возникает потому, что появляется желание быть соучастником того, что ты видишь. Желание соучаствовать – самое главное. Но без хорошей компании единомышленников создать капустник невозможно.
Это не просто желание показать себя. Это желание выразить какое-то чувство относительно того, что ты видишь.

- Ирина, а антреприза?

- Антреприза – это как курсы повышения квалификации, были такие в свое время. Может быть, и сейчас тоже есть. Здесь встречаешься с актерами разных театров. А разные театры – это разный способ работы над ролью. Повезло в том, что первую антрепризу – «Пижама на шестерых» - ставил Спивак, и процесс работы был привычный. А вот с Никитенко – уже другая история (антрепризный спектакль продюсерской компании «Про.Ко.Медиа» «Папа в паутине, или Слишком женатый таксист-2» - О.С.). Они ведь не похожи друг на друга. Спивак – режиссер, а Никитенко, в первую очередь, все-таки актер.
От антрепризы у меня нет ощущения, как от посторонней работы. Мы все, актеры, стали родными, как в труппе театра, когда люди работают вместе уже много-много лет. Чуть больше, чем просто человеческий контакт!

- Как Вы относитесь к тому, что пишут о спектаклях критики?

- Мнение о спектакле составляю сама по ощущению, оставляет ли спектакль след – режиссерский, актерский, человеческий. Если не видела спектакль – читаю несколько статей. Но лучше смотреть. Мне более интересно читать о людях.
Мнение критиков уважаю. Но не по нему складываю впечатление от спектакля. Я уже говорила, что наши критики потеряли связь с театром. Они смотрят готовый продукт, не следя за репетициями. Мне кажется, что критикам не мешало бы, как раньше, походить на репетиции, последить за ходом создания спектакля. Тогда, может быть, они бы больше понимали… И не начинали навязывать свое мнение.
Ведь спектакль создается, чтобы его смотреть, как-то тебя «обращать», а не читать о нем. Каждый зритель имеет право смотреть на спектакль с разных сторон. Зрители – сотворцы нашего внутреннего мира.

- Есть ли какая-то роль, которую хотелось бы сыграть когда-нибудь, или такая, которую хотелось бы сыграть, но что-то не позволяет?

- (Пауза). Скажу так: есть роль, которую я уже никогда больше не сыграю.

- Какая?

- Не буду говорить.

- Вам нравится ваша профессия? Это то, чем вы всегда хотели заниматься? Не надоело?

- Нет. Я не делаю все через «не хочу». Нет ощущения занудности. Все, чем я занимаюсь, мне очень дорого. Я не могу похвастаться огромным количеством ролей. Зато могу похвастаться большим количеством капустников, созданных в Молодежном театре…

Беседу вела Ольга Смирнова
Из газеты "PRO-Сцениум"

Ирина Полянская в спектакле "Черствые именины" "Такого театра".

http://www.a-bargman.narod.ru/tt.html

Поздравление О.Ефремову с 70-летием,
3 октября 1997г. Театр «Балтийский дом».

Александр Баргман, Наталья Панина, Ирина Полянская, Сергей Бызгу и Игорь Волков в одежде из «блокадного секонд-хэнда», с саночками, в ушанках и траченных молью шляпах появляются на сцене. В руках цветы и новая книга О. Ефремова. Напевают мотив вальса из к/ф «Берегись автомобиля».

С. Бызгу: Мы, представители театральной питерской интеллигенции и актерской братии (падает)…

А. Баргман: Ради Бога, не сердитесь на него! Может быть, в других местах не так, но в нашем городе самые тонкоорганизованные, самые ранимые, самые хрупкие и голодные люди — это не военные, как у вас, а мы, артисты.

Н. Панина: Мы сегодня очень волнуемся, потому что после 850-летия города Москвы, 70-летия театра «Ленком», а особенно после вечера прощания с русским народом Иосифа Давидовича Кобзона… он песне отдал все сполна… мы не знаем, как начать… И еще мы хотим сказать, что спонсором нашего выступления была сеть городских магазинов сэконд-хэнд.

С. Бызгу: Говорят, на вечере Кобзона какие-то певцы ели блины. И какой-то певец, который съел сорок блинов, будто помер… Не то сорок, не то пятьдесят, не упомню.

А. Баргман: Не сердитесь на него, он сегодня не обедал, ничего не ел с утра. Свою зарплату он, как и мы, перечислил в Москву на строительство новых прекрасных памятников Зураба Церетели.

И. Полянская (задыхающимся голосом Татьяны Дорониной): Отвернись, не смотри… Там о любви все… (поет) Что люблю
не слышишь ты… Ты мой добрый доктор Айболит… По тебе моя душа болит…
Добрый доктор Айболит… Он мне казался поначалу странным. А потом я его полюбила, пожалела… Я говорю не то…

С. Бызгу: Почему не то? Доктор Айболит — не то? Самая глупая в нашей семье — это ты…

А. Баргман: Мы, когда посмотрели «Айболит — 66», так девизом нашим стали слова: «Нормальные герои всегда идут в обход».

Так вот, Олег Николаевич, Вы — добрый доктор Айболит. Доктор Айболит, он во МХАТе сидит, всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит… Приходи к нему лечиться и волчонок, и лисица, и жучок, и паучок… И полотенце пушистое, и мыло душистое. Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит. Будем, будем восторгаться по утрам и вечерам. А столичным критикессам стыд и срам, стыд и срам. По мордам…

Н. Панина: Олег Николаевич, Вы не Айболит, Вы — бурлак, который тянет свою лямку, как сказал в Вашей книге Анатолий Миронович.

Из книги Анатолия Мироновича об Олеге Николаевиче: «Олег Николаевич жил в Староконюшенном переулке», — пишет Анатолий Миронович в своей книге об Олеге Николаевиче, которая называется «Олег Николаевич в жизни Анатолия Мироновича». «Со Староконюшенного переулка он хаживал в проезд Художественного театра. Там по дороге Кузнецкий мост, под землей вода шумит. Одинокому становилось грустно на душе…», — со своим пытливым даром подмечает неугомонный Анатолий Миронович в своей книге «Ни дня без строчки об Олеге Николаевиче».

И. Полянская (обращаясь к Ефремову): Я вот все думаю и думаю — какая у тебя хорошая работа. Все щелкает и щелкает. Сколько же так спектаклей можно нащелкать? Оставайтесь с нами…

А. Баргман: В самом деле, Олег Николаевич, бросьте Вы своего Анатолия Мироновича, зачем он Вам нужен?

И. Полянская: Конечно, ведь настоящее искусство живет только здесь, в провинции. Правда здесь холодно… Но зато какой здесь здоровый славянский театральный климакс… Не то, я опять не то…

А. Баргман: Климат очень здоровый, только вот жалко — уезжают наши. Тенякова, Волкова, Зиганшина, Чубайс вот уехал… И эта, как ее зовут-то, бывший директор Петропавловской крепости. На Д…, ну не важно…

И. Полянская (голосом Дорониной): Татьяна Васильевна Доронина…

А. Баргман: Вы не сердитесь на нее. Она сегодня ничего не ела с утра, и потом она тринадцать раз пересматривала по телевизору юбилейный вечер Иосифа Давыдовича Кобзона…

С. Бызгу: Лежишь в Москве, в громадном зале ресторана, после вечера Кобзона, ты никого не знаешь, тебя никто не знает, но в то же время не чувствуешь, что ты чужой. Ты всех узнаешь, тебя все узнают, но чужой, чужой… Полжизни за стакан чая.

А. Баргман: За ужином будет пирог с яблоками и жареная чайка. Мы увидим небо в алмазах.

И. Волков: А что происходит в театре? Почему колбаса кругом?

А. Баргман: Олег Николаевич из Москвы…

Н. Панина: Он учился в Москве, начал службу в Москве, работал сначала в Центральном детском театре.

И. Волков: А Димка-невидимка?

Н. Панина: В «Современнике»!

И. Волков: А Волчек! Удивительный звук…

Н. Панина: Во МХАТе.

И. Волков: «Сталевары»? Да я, собственно, вас там не помню… Помню только, что у вас были «Три сестры», сын ваш сохранился у меня в памяти… Маша, Маша не бойся, я Дубровский…

Н. Панина: Мальчик хороший, но своенравный. Папа у него был артистом, а сын его избрал себе актерскую карьеру…

И. Полянская: Я подошла к нему и говорю: Здравствуй, Бобик, здравствуй милый…

А он посмотрел как-то особенно, необыкновенный ребенок…

С. Бызгу: Если бы это был мой ребенок, я бы изжарил его на сковородке и съел.

А. Баргман: Не сердитесь на него, он сегодня не обедал.

И. Полянская: А я его так любила, со всеми его тараканами, со всеми его завлитами, со Смелянским, с его духовной вертикалью… Я люблю твою вертикаль… Я люблю твоих «Сталеваров»…

И. Волков: Ну вот и поезжай с ним на кирпичный завод. Не сердись Олег… У меня характер Лермонтова. Я даже похож на… Гоголя. Но основная твоя ошибка, что ты любишь себя в искусстве, а не меня…

И. Полянская: Грубый человек… Но отчего я так счастлива сегодня? Я люблю… Люблю… Ты такой чудный, такой нежный мужчина.

Н. Панина: Дорогой собрат! Разреши поздравить тебя с днем твоего рождения и пожелать всего того, что можно пожелать человеку твоих лет. И потому разреши преподнести тебе подарок, по старой московской традиции — этот автомобиль!!! (дарят О. Н. Ефремову игрушечный автомобиль).

А. Баргман: Как играет музыка, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем живем.

Все вместе: Зачем играем! Если бы знать! Если бы знать! Если бы знать!

(из Петербургского театрального журнала №16)

А. Баргман, И. Полянская, С. Бызгу
на юбилее Молодежного театра на Фонтанке.

А. Баргман: Мы — представители одесского фан-клуба Молодежного театра, одесского театра имени Леси Одесситки. У нас тоже свой самодеятельный Молодежный театр на фонтане. Мы вот что подумали, мы же не миллионеры, мы не можем постоянно приезжать. Приезжайте вы уже! Мы вам любые площадки найдем. На Ланжероне будете играть, на стадионе, школьников приведем, вы же любите молодежь, будут ходить между вами, плевать, все как вы любите, сделаем вам, приезжайте к нам. И вот что я еще хочу сказать. У нас провели рейтинг в Одессе, всех одесситов спрашивают, если приедет Молодежный театр, какие вы хотите спектакли? И в первую очередь одесситы хотят, чтобы приехала «Гроза».

И. Полянская: Да Боже, зачем нам этот рейтинг, не нужен нам он. Я люблю «Грозу», я знаю этот спектакль! Это же лучший спектакль, это спектакль века. А где Катерина? Я же люблю эту актрису, где она? Я скажу, что человек делает на сцене! Боже ж мой, если бы вы видели, как она выходит! А как она ляжет! Я ж чувствую все, как и ты, Катя, я ж тебя понимаю. Вот это как ты ляжешь, как ручки раскинешь, та, как хочешь полететь как та птица, — та я ж за тебя, Катя, волнуюсь! А где у вас этот бородатый? Та где он, тот, который Тихона играет, мужа? Я что тебе хочу сказать? Когда на тебя женщина вешается, та ты ж смотри, ты ж видишь, как она дергается, а ты ее не видишь! Потому что ты ее не жалеешь, ты уезжаешь… Ты понимаешь, как ты говоришь, ты хорошо говоришь, но ты ж понимаешь, она потом в море бросается! Ты знаешь, где мне нравишься? В этом «Ване Халине». Это хороший спектакль, ты играешь все хорошо, и глазки блестят, все хорошо, там знаменитый твой Б. Д. играет…

С. Бызгу: Как Б. Д.? Б. Г.!

А. Баргман: Мужская половина всей Одессы хочет, чтобы вы «Фердинанда» привезли.

И. Полянская: Та зачем же это Фердинанд, какой Фердинанд, та что же я уже не женщина? Что же это такое, одни Фердинанды кругом, куда ни глянешь?!

С. Бызгу: Хороший спектакль, Запад. Проблемный…

И. Полянская: Та зачем нам это проблемное? Я прошу вас не везите вы этот спектакль! Где этот Кухарюшин, где он? Шо я тебе сказать хочу? Не играй ты этого Фердинанда! Я ж знаю, у тебя ребенок родился. Ну что ты меня обмануть хочешь? Ты мне очень понравился в этом «Иване Халине». Сидишь, куришь «Кэмел». Кушай ты свои лезвия, это же очень хорошо. Я б тебе еще привезла, да на таможне у меня все забрали.

А. Баргман: Та что я еще хочу сказать? Помимо «Фердинанда» и «Грозы» надо привезти еще и «Даму с камелиями» и «Глистофобию»! Это обязательно. «Бесы» не надо везти, не надо…

(из Петербургского театрального журнала №16, 1998г.)

Пусть сейчас будет только эскиз, набросок. Потому что ее личность сегодня не укладывается в известные мне жанровые рамки и не выбрать одного ракурса, чтобы отчетливо показать окончательный результат — вот, смотрите, она — такая. Нет, вот сейчас — она такая, через минуту — другая. И ясно только одно — что она может меняться, и что диапазон ее чрезвычайно широк, и немного позже, когда она станет совсем уж знаменитой и нарасхват, будут еще портреты — и романтические, и торжественные, и камерные, и психологические. И еще ясно, что ее будущий портрет должен быть на фоне… Какой фон ей подойдет? Да любой: она везде смотрится уместно, она осваивает любое пространство и органична в любых обстоятельствах — вот ей передали после спектакля от неизвестного поклонника коробку «Рафаэлло» — совсем как в телерекламе, и она, всех угощая из этой коробки и удивляясь, смотрится гораздо лучше, чем балеринистая теледива. А вот она на фоне питерской подворотни — в курточке, бежит за молоком, потому что сынишка заболел и кашляет, и надо быстро, пока магазин не закрылся, вон туда, в другую сторону. В этой курточке ей лет пятнадцать, хотя сынишке десять, и в этой подворотне, с полиэтиленовой сумочкой в руке, при этом освещении она смотрится так таинственно, трогательно и красиво, как будто это кадр из фильма Антониони. Ну, ладно, беги, беги за сметаной. То есть за молоком. На фоне очереди тоже ничего. На фоне наводнения, на фоне аптеки, на фоне бального зала, на фоне театральных прожекторов…

Мария из «Двенадцатой ночи» (в Молодежном, режиссер В. Туманов) поражает жизнелюбием. Сейчас редко это увидишь на сцене — без подделок, без «шакальства» и наяривания. Очень уж много времени прошло с шекспировских пор. Там у них, У. и В. Шекспиров, что ни пьеса, обязательно кто-нибудь радуется жизни. Какой-нибудь жизнелюб в наличии. Тип жизнелюба был распространен у них и в жизни, видимо. А у нас как-то подзабылось это человеческое чувство. И сыграть трудно то, о чем только слышал от старшего поколения. То жизни не хватает, то любви. Или просто сил нет, энергии. Кого ни спроси, все жалуются на усталость и депрессию. Но вспомнить-то хочется, посмотреть — как это, подзабытое, происходит, порадоваться… А вот Полянская знает, как это происходит. И знает, как это играть. Женское ее обаяние, остроумие и озорство буквально выплескивается на зрителя и — ошарашивает своей настоящестью. Обаяние и темперамент невозможно симулировать, подделать, это либо есть, либо нет, это качества личности, это дар от Бога. Мария в «Двенадцатой ночи» — классическая инженю и вроде бы вполне оправдывает перевод французского слова, обозначающего амплуа — наивная молодая девушка, но в сочетании с жизнелюбием — она не просто очаровательная проказница, она — двигатель сюжета. Она наивно и искренне полагает, что все зависит от нее — и вдруг мы обнаруживаем, что она права! Действительно, от нее! Она главная интриганка — и торжество ее интриги создает, закручивает события, подчиняя и заражая всех персонажей, неблагополучных жителей благополучной Иллирии, необходимостью действовать! Жить! Радоваться! Веселиться! Несмотря ни на что! И кажется, что это она, Мария, заставляет их, несколько заторможенных и волею режиссера существующих в разных стилистических системах, объединиться и довести все опасные проказы до счастливого финала. Почти без потерь.

Яркое игровое начало доминирует и в другой «ночной» роли Ирины Полянской — «Ночь ошибок» Голхдсмита (Молодежный театр, постановка Михаила Черняка). Роль построена на контрастах — отчаянные слезы и веселые надежды уживаются в ее Кэт Хардкэстль, не разделенные даже полуминутным переходом. Эмоциональность и чувствительность этой юной провинциальной леди соседствуют с чисто английской рассудительностью и трезвостью оценок — Полянская находит в достаточно схематичной роли абсолютно беспроигрышную зону, она играет женскую интуицию своей героини, бессознательную правоту стремящегося к счастью существа, озарение, рожденное на ма-аленьком расчете. Мы охотно прощаем ее Кэт цепочку невинного вранья и обманов, потому что сама актриса на стороне будущей безоглядной любви своей героини.

А если для исполнения мечты необходимо немного прилгнуть или подстроить ловушку… Ну что же, значит необходимо. Техника ведения двух партий одновременной игры виртуозна — не выходя из образа, Полянская выдает оценку своей героине, используя прием не санкционированных драматургом пауз и осовременивания интонаций и манеры речи. «Мистер Марлоу — говорит она жениху при первой встрече. — Вот я часто думаю…» — затянутая паузой, фраза повисает без продолжения. У драматурга фраза написана без цезур, но смысловой акцент, который приобретает высказывание благодаря непредусмотренной паузе, — звучит как остроумная характеристика героини. Она? Думает? Ну что ж… Пожалуй. В диалоге с женихом на его беспомощный жест, показывающий, где именно находятся его чувства, она с видом диагноста кивает, произнося: «Это — сердце» с современной интонацией из известного номера Карцева и Ильиченко («Это — полотенце»), вызывая у нас в памяти целый взрыв точно наведенных ассоциаций. В сцене, где отец описывет достоинства еще не знакомого ей жениха, в ее глазах буквально прочитываются все представленные ей картины столь исключительных качеств — ею не произнесено ни слова, но все прочувствованное и гипертрофированно увиденное внутренним зрением передается зрителю. Актриса знает, что за характер она играет, но также знает свои возможности — и пользуется ими. Более чем стремительное ее появление на сцене, когда она узнает о приезде потенциального жениха говорит нам о ней больше, чем сказал текст: становится понятно, до какой степени ее активной натуре необходимы события — хоть какие-нибудь! Внезапные и такие искренние слезы в ее глазах, когда вдруг ее планы на счастье оказываются под угрозой. Слезы, как по заказу, — сначала фонтаном брызгают, потом в мгновение высыхают.
— Ира, а как это ты на первом курсе ребенка родила?

— На втором. И даже академку не брала!
— Ишь какая! Все успеваешь?

И вдруг только что улыбающиеся глаза — серьезные-серьезные, грустные, взрослые:
— Нет. Не все. Совсем не все....