ВЫПУСКНИКИ МАСТЕРСКОЙ С. Я. СПИВАКА НА ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ СЦЕНЕ

В этом сезоне в Молодежный театр на Фонтанке пришло новое поколение актеров — выпускники мастерской С. Я. Спивака. Сразу две крупные работы были созданы студентами под крышей Молодежки — «Метро» и «Жестокие игры». Еще одна — дипломный спектакль режиссера Аршада Алекберова «Медведь» — шла в театре «За Черной речкой».

Спектакль «Метро» в постановке Семена Спивака сделан по голливудскому киносценарию Николаса Баера, на основе которого в 1960-е годы был снят фильм «Случай в метро» — остросоциальный, жесткий, страшный. Конечно, что-то в этом тексте давно устарело, но что-то продолжает оставаться актуальным. Спивак острые углы сглаживает: так, максимум, на что способны в спектакле два подвыпивших парня, — это украсть бумажник. В фильме они не только грабят, но и убивают случайного прохожего, просто так, от нечего делать, да и издевательства над пассажирами вагона метро не мелкое хулиганство. В спектакле на первый план выходит проблема общечеловеческой пассивности, неспособности к действию, когда речь идет о помощи ближнему. По сути, спектакль предоставляет зрителю право самому ответить на непростой вопрос: а как бы я поступил в аналогичной ситуации?

У этой работы была явная педагогическая цель, но результат оказался выше учебного, прежде всего, приятно удивил уровень актерских работ. Обращала на себя внимание естественность сценического поведения актеров, отсутствие «зажима», точность в индивидуальных характеристиках персонажей. И абсолютное режиссерское попадание при распределении главных ролей, благодаря чему в «Метро» прозвучало сразу несколько новых актерских имен.

В первую очередь, это Сергей Яценюк — Джо Ферроне и Иван Мартынов — Арти Коннорс. Герой Яценюка — «мозг» этой парочки. Именно он ведет действие, от него зависят ритм и атмосфера спектакля. Джо отнюдь не прост, актер играет второй план роли: его герой не заурядный мерзавец, но человек, лишенный любви, озлобленный на весь мир, настойчиво ищущий оправдания своему поведению или ответного протеста. В моменты слабости Ферроне всего лишь мальчик, которому недостает элементарной человеческой ласки и участия. Актер легко «переключает регистры », переходит из одного состояния в другое. Их дуэт с Иваном Мартыновым демонстрирует великолепное чувство партнера, и хотя Мартынов на «вторых ролях», но мастерски справляется с задачей, убедительно играя отведенную его герою роль шута при короле. Арти Коннорс существует все время «с оглядкой » на более «продвинутого» подельника, что неоднократно обыгрывается актером и придает образу легкий комический оттенок.

Среди пассажиров злополучного вагона выделяются Алиса — Елена Радевич и Тони Гойя — Константин Дунаевский: трогательная парочка, «барышня и хулиган»; Мюриэль Первис — Мария Зимина, решительная и чувственная жена учителя истории, не побоявшаяся в одиночку противостоять возмутителям спокойствия; и, конечно, Арнольд и Джоан Робинсон — Аршад Алек. беров и Полина Булычева. Жутковатая сцена унижения чернокожего Арнольда, опустившегося на колени перед зарвавшимися подонками, которые приставили нож к горлу его жены, — один из самых запоминающихся моментов спектакля.

«Жестокие игры» — дипломный спектакль режиссера Дениса Хусниярова. По его словам, выбор пьесы Алексея Арбузова был самостоятельным и осознанным, не навязанным педагогами. Естественно возникает вопрос: почему для первого «взрослого» высказывания молодой режиссер выбрал текст 1978 года?

По признанию драматурга, написавшего пьесу в канун семидесятилетия, это была «попытка понять современную молодежь». Автор упрекает молодое поколение в инфантилизме и безответственности, но в его отношении к героям нет пафоса обличительности, а есть чувство ответственности за этих детей, не умеющих жить и «прожигающих» лучшие годы в бессмысленных и бесполезных «жестоких играх». Арбузов, как и прежде, слишком любит своих героев, чтобы допустить их падение в бездну. В светлом хэппи-энде «Жестоких игр» слышится голос драматурга-утешителя, снова и снова призывающего «не бояться быть счастливыми». «Ты только не бойся, не бойся быть счастливым… не бойся, мой бедный Марат!»

Временной контекст этого спектакля определить довольно трудно. Это условное советское прошлое вообще: голос Брежнева по радио, «Битлы», «клеши», «беломорины», портвейн — не более чем атрибуты. Текст Арбузова прочитан как классика: в пьесе найдены вечные темы, созвучные сегодняшнему дню.

Во многом следуя авторской стилистике, постановщики отступают от драматурга в главном. Наперекор Арбузову, видевшему в поведении «детей» гражданскую незрелость и инфантилизм, Денис Хуснияров и Семен Спивак смещают акценты. Их «дети» совершают свои ошибки не по неведению, глупости, безалаберности и проч., а совершенно осознанно, по-взрослому. Только так, разделенные с родителями бездонной пропастью, они и могут жить, самостоятельно выкарабкиваясь из жизненной трясины. Сегодняшние «Жестокие игры» — это не история какого-либо поколения. Скорее, здесь чувствуется потребность рассказать о тех, кто, потеряв связь с «отцами», сбившись с пути, тем не менее стремится к свету, к любви, к истине. Спектакль возвращает нас к простым человеческим чувствам, к пониманию одной банальной, но забытой истины: самое важное в жизни — это близкие люди, те, кто нас окружает.

Сцена из спектакля «Метро».
Фото Л. Дьяченко

В спектакле явственно ощутима тоска по временам давно ушедшим, в которых было место повседневному героизму, настоящей любви, настоящей дружбе и песням «у костра». Молодые актеры погружаются в арбузовскую мифологию, обнаруживая в ней подлинность чувств. Их «дети» слегка старомодны и слишком «правильны», несмотря на «загулы» и выпивку, которые с точки зрения сегодняшней реальности выглядят не жестокими, а, скорее, безобидными детскими играми. Их «старомодность» — в той духовной наполненности, которой лишена Девушка, непохожая на ангела. Ее образ (блестящая работа Натальи Третьяковой) — собирательный портрет тотальной духовной пустоты при внешнем благополучии и достатке, которая стала горькой приметой сегодняшнего молодого поколения. Замечательно поставлена и сыграна сцена, где Девушка, непохожая на ангела, читает письмо матери Кая. Постановщики добиваются сильнейшего эмоционального эффекта с помощью приема остранения, который не раз используется в спектакле, но, пожалуй, здесь наиболее уместен. Девушка начинает читать с издевкой, хохоча и ерничая, но постепенно лицо ее проясняется, голос становится мягче, и вот уже перед нами не вульгарная «пустышка», а прекрасная, искренняя, любящая, нежная мать.

Режиссер насыщает сценический текст некоей экзистенциальной тоской, в разной степени присущей каждому из четырех друзей. Несомненный лидер здесь Кай (Сергей Яценюк). Глядя на этого нервного, мятущегося, колючего парня, то и дело пытающегося «выйти в окно» и заражающего этим стремлением Девушку, непохожую на ангела, невольно вспоминаешь Зилова — героя «Утиной охоты» Александра Вампилова, тоже драматурга другого поколения. В Кае Яценюка чувствуется потребность выйти в главные герои, но актеру явно негде развернуться, роль слишком мала, написана пунктиром. Кай жаждет идеала, которого не существует, и жизнь ему все время это доказывает. Его обида на мать — смертельная, он не способен на прощение, в отличие от Терентия (Егор Кутенков). Жестокость в отношении к отчиму — тому доказательство. В небольшой сцене сконцентрирована вся нелепость и бессмысленность такого поведения: Кай отшвыривает пакет с фруктами, собранный для него матерью и привезенный отчимом, фрукты рассыпаются, пауза… Отчим быстро ретируется. И вдруг, глядя на брошенные фрукты, чувствуешь такое отчаяние, такую безысходность, что становится страшно за Кая, бесконечно одинокого парня, своими руками разрушающего хрупкую надежду на примирение с «отцами». Жить с такой обидой — невозможно, невыносимо. Единственная «ниточка», связывающая Кая с жизнью и с собственным детством, в котором была елка и праздники с родителями за одним столом, — это Девушка, похожая на ангела. Не случайно ее играет девочка лет десяти (Настя Малахова): в этом ребенке — все светлое, что сохранилось в ожесточенной Каевой душе.

Сцена из спектакля «Жестокие игры».
Фото Л. Дьяченко

Молодые актеры убедительны даже в таких, казалось бы, клюквенно-сахарных таежных сценах с мифическими болотами и повседневным героизмом, как сцены с Мишкой Земцовым (Андрей Хитрин). В эти болота и в этот героизм почти невозможно поверить. Но они верят, играют самозабвенно, убеждая нас в том, что такие люди, как Мишка, действительно существуют. Верит и Андрей Хитрин: он тихо, чуть слышно ведет свою мелодию, играет классического советского героя, самоотверженного и абсолютно безупречного, чудом избегая фальши.

Конечно, слегка наивны слезоточивые сцены с выходом «под абажур», на авансцену, где падает театральный «снег». Сцены, явно заимствованные из арсенала фирменных режиссерских штампов Спивака, пытавшегося, по всей видимости, на скорую руку усовершенствовать творение своего ученика. «Усовершенствования» эти выпадают из общей стилистики спектакля, разрушают и без того не слишком крепкие опоры пока довольно робкой режиссуры Хусниярова. Здесь бы рисунок жестче, собраннее, тогда и «зиловскую тоску» можно было бы оправдать. Но постановщики так и норовят пустить ностальгическую слезу. Прямого, проблемного разговора о современности, о том, чем сегодня живет молодежь и ты вместе с ней, увы, все-таки не получилось. Зато получился искренний, добрый, внушающий надежду на лучшее спектакль — вполне в духе Молодежного театра на Фонтанке.

Одноактовка Аршада Алекберова «Медведь» уступает предыдущим спектаклям. Алекберов ставит чеховский водевиль не как анекдот, а как романтическую историю, правда, времени, отведенного Чеховым этой шутке, явно недостаточно, чтобы вместить все подробности неожиданной влюбленности, оправдать поведение героев по всей строгости законов психологического театра. В спектакле не найдена единая для всех актеров тональность, возникает ощущение стилистической и жанровой разноголосицы. Но это, скорее, просчеты режиссера, который не привел замысел к общему знаменателю. Дарья Курочкина — Попова слишком старается убедить зрителя в серьезности горя своей вдовушки, демонстрируя на протяжении действия страдальческий вид и то и дело принимаясь плакать по любому удобному и не очень поводу. Там, где по идее должно быть смешно, актриса не допускает и нотки комизма.

Чеховский текст отчаянно сопротивляется такой драматизации. Владимир Брик — Смирнов слишком старается изобразить «медведя», но гораздо лучше ему удаются сцены камерные, где требуются легкие пастельные краски, а не жирные размашистые мазки. Водевильную стихию вносит в спектакль Сергей Малахов. Его Лука, с накладной бородой и семенящей походкой, комичен ровно настолько, насколько серьезны «баре», которым он служит.

Возможно, в новом сезоне часть курса «спиваков» войдет в труппу Молодежного театра на Фонтанке. Наверное, это хорошо и правильно. Но будет еще лучше, если молодые актеры получат возможность работать с разными режиссерами. Тогда и наблюдать за их профессиональным ростом станет вдвойне интереснее.

Екатерина Рыбас
ПТЖ №3 (57), сентябрь 2009 г.
http://ptj.spb.ru/archive....-ya-vam