-Мы знаем, что Сервантес писал «Дон Кихота» как пародию на рыцарские романы, знаем, что этот роман не принес ему ничего – ни славы, ни денег, ни понимания, как и всегда бывает, когда человек идет по непроторенному пути.
Вместе с тем, эта пародия содержит великую мысль, может быть, самую современную сейчас. Я думаю, что разные эпохи очень похожи, в романе тоже переходное время, когда в недрах средневековья зарождается такое возрожденческое, свободное мышление. Меня потрясла идея, что в столь серьезное время, вот такое, как наше, когда вокруг все так озабочены, так целенаправленны, прагматичны, рождается свободное мышление – детское, наивное, игровое, непосредственное. Я думаю, что это замечательно угаданный конфликт на переломе времени, на переломе эпох. Мы очень серьезные, практичные люди, которым нужно делать дело, и мы входим в конфликт с ребенком, который находится внутри нас и хочет жить совершенно иначе. Сервантес, мне кажется, колоссально угадал наш внутренний разлад между прозаическим, взрослым существованием и нашим желанием играть, выдумывать, фантазировать, поскольку ребенок, который в нас жил в детстве, он ведь никуда не делся, он лишь куда-то нами спрятан, закрыт, законопачен, посажен под огромный замок. Вы представляете как нам это близко, как современно может прозвучать!

Естественно, Михаил Булгаков пропускает роман через свою творческую линзу, и мне это близко. Думаю, Булгаков написал пьесу о себе, о том, что он в чем-то иной, что ему трудно среди других людей. О том, что внутри он – ребенок, и он теряется в этом мире. Пьеса очень сложная, нам нужно пройти по лезвию бритвы, так, чтобы главный герой не выглядел сумасшедшим, чтоб он был нормальным человеком и в то же время – странным, таким наивным большим ребенком, верующим в свою игру. Это очень сложная задача. Роман тоже держится в голове и необъяснимо отражается на действиях режиссера.

Когда я начинаю ставить любой спектакль, то загораюсь идеей рассказать легко о глубоком. И я понял: чтобы спектакль шел легко, чтобы он взлетел, его нужно репетировать очень подробно, дотошно и тяжело. Накануне премьеры мы чувствовали себя на подъеме, настроение было такое, словно мы поднимаемся из забоя, из шахты, все перепачканные углем, но мечтаем, что впереди долгожданный душ и ощущение чистоты.
В основном замысел спектакля не претерпел изменений, я помню, с самого начала меня волновала мысль о том, что делать в рассчитанном, разлинованном, расписанном мире человеку, если он немного другой, не соответствует моде, принятым нормам поведения… Мы решили сделать спектакль про непредсказуемого чудака и рассмотреть очень близко этого странного человека, к которому многие «нормальные» люди относятся снисходительно. Мы не встали на его защиту, мы просто хотели объективно посмотреть, чего стоят люди, которые знают, как правильно жить, рядом с людьми, которые не очень это знают. Вероятно, смысл жизни можно понять только после смерти, потому нам кажутся немножко смешными те люди, которые знают ответы на все вопросы. А тут встречается человек, который не знает, как жить и куда идти, поэтому делает очень много ошибок. Многие из этих ошибок нам симпатичны, многие мы не принимаем. Это человек, который все время приносит боль своими поступками и словами, он всех как-то будоражит, раздражает, но когда он уходит, всем почему-то становится грустно…

Во всяком случае, мне стали очень интересны люди, которые не знают, как жить. Есть замечательная восточная пословица, что самый долгий путь в лесу пройдет тот, кто не знает дороги. Он будет плутать в поисках, и больше увидит - и жизни, и людей.
Дон Кихот у нас остается солнечной фигурой, но мы не делаем на этом особенный акцент. Я думаю, что в послевоенные, в 50-е годы была востребована героико-романтическая интерпретация образа, сейчас же эта идея во многом отработана.
Естественно, Дон Кихот это воин света, мы это соблюдаем, но нам кажется, что история объемней и многогранней. Боюсь высказать такую шальную мысль, но мне кажется, что «Дон Кихот» - это одна из первых историй о маленьком человеке. Я могу его сравнить с Башмачкиным, с героями Чарли Чаплина… Он неудачник, и все его действия это попытки реванша, во многом нелепые.
В принципе, кто он такой? Идальго называли сына, родившегося в семье вторым. Первому сыну доставались все богатства, а идальго становился этаким приживалом. Мы этим вопросом интересовались, когда были в Испании, на родине Дон Кихота в городе Альмагро провинции Ламанча… Денег у нашего идальго нет, семьи нет, детей нет. Ему 50 лет, по тем меркам он просто глубокий старик. При этом он, по сути, поэт, ему хочется жить поэтической, свободной жизнью.
«Дон Кихот» - это роман путешествий и пьеса путешествий. Герой странствует, уходя от одиночества, от страхов, что для нас очень важно, никогда ведь не рассматривалась тема, что он, как и все мы, в большей или меньшей степени подвержен страхам, что у него больное воображение. Он не безумен, но и не хочет согласиться с тем, что есть трактиры, но нет дворцов и замков. Это роман и пьеса о великой иллюзии, о том, что в воображении человека есть все. Вероятно, без иллюзий жить можно, но очень страшно и жестко понимать, что стул есть стул, что никогда ему не быть троном….
И когда племянник Дон Кихота, очень трезвый человек, который закончил Саламанкский университет и все знает, разбивает все иллюзии, доказывая, что никакой Дульсинеи нет, то наш идальго приходит домой и умирает, потому что он может жить, только витая в облаках. Есть люди, которым надо разрешить витать в облаках. И не осуждать их за это. А есть люди, которые рождены, чтобы копаться в земле. Вот, собственно, такой круг мыслей вокруг спектакля.

В этом смысле очень интересен образ Санчо. Исследователи «Дон Кихота», с которыми я беседовал в Мадриде, говорят, что Санчо проходит больший путь, чем Дон Кихот. Он проходит путь от человека, который видит, что стул есть стул, до человека, который понял, как необходимы люди, видящие в стуле трон. Это огромный путь, внутренне Санчо колоссально меняется. Поначалу он общается с Дон Кихотом насмешливо, а потом из соседа становится братом – вот какой путь он проходит.

Мы хотели, чтобы в этом спектакле было много смеха. Ведь известно, что в сердцевине комедии лежит трагедия, за юмором лежит боль. Поскольку в истине происходящего очень много боли, то она вылилась в юмор. Это какой-то особый юмор, как в «Танго», как в «Днях Турбиных», где тоже много смешного, забавного, но почему-то в зрительном зале плачут. Наша жизнь и смешна, и грустна, а в спектакле мне ценно, что артисты балуются на разные темы и устремляются к свободному актерскому творчеству. Я вообще стремлюсь ставить спектакли-праздники, может быть, не всегда это понятно, но зритель, надеюсь, это чувствует. Один из лучших, любимейших современных драматургов Александр Володин, с которым, кстати, у нас были прекрасные отношения, замечательно сказал, что театр - это трубить во все трубы души. Мы в каждом спектакле пытаемся это делать, но иногда бывают две-три трубы, а в «Дон Кихоте» - как бы целый духовой оркестр.

Неожиданное сценографическое решение спектакля - это идея художника Семена Пастуха. Чем прекрасно это решение: другие художники стали бы искать что-то испанское, а Пастух от этого отказался. Он Испанию передал через белую овечью шерсть, и больше на сцене нет ничего. И в то же время есть образ. Мне кажется, это большое мастерство, удивительная скромность и мужество художника, который придумал, как сделать, чтобы в первую очередь артисты были видны на фоне декораций. Знаете, когда спектакль начинает идти, то режиссера со временем не должно быть видно. А Пастуха не видно уже сейчас.

http://www.mtfontanka.spb.ru/pro_stceniym/45_07/03.htm
(Отрывок из буклета о спектакле "Дон Кихот")